Стихи физиков, стихи о физике, стихи друзей физиков, песни, гимны...

Алексей Разлацкий

 

** *

  Нам не раз напомнят и припомнят

Наших лет

ДАЙТЕ КООРДИНАТЫ!..

 

1

Однажды

за наивною весной,

отряхивая школьную покорность,

распахиваем вечер выпускной,

как двери в метеорный яркий космос.

 

Мы забываем,

что учителя

нам вдалбливали

звездные законы.

Глазищи звезд, лучами шевеля,

ведут себя светло и незнакомо.

То метеоры свистом обожгут,

то взрыв сверхновых узнаем по грому…

 

Шагнуть?

Шагнуть!

 

Но прежде, чем шагнуть,

мы робко жмемся к школьному порогу.

 

Отобран гардеробный номерок.

И – благодарность путая с обидой –

мы долго ловим сквозняки миров

непостоянной парусной орбитой…

 

2

Очень крайними быть мы пробуем,

но – стараниям вопреки –

мы болтаемся, словно в проруби,

не найдя берегов реки.

 

В мире подвигов, в мире подлостей

кружим поверху, будто по лесу.

 

В шебутящемся мире внешности –

не до сути.

 

О наивность наша древнейшая…

Мы же судьи!

 

Где находятся наши кодексы?

Где наклонности наши сходятся?

 

3

Ищу звезду. Которая – Полярная?

Мне кажется, все звезды – полюса.

Одни, конечно больше популярные,

и есть непопулярных полоса.

И только от причуд иду с оглядкой:

зигзагом синусоида видна…

Так вот когда понятен смысл Полярной!

 

Полярных – две.

Из них моя – одна.

 

4

Путь мой прям,

но не гладок:

до высот – не до глянца…

 

Чтоб идти без оглядок,

надо чаще оглядываться?..

 

5

Мы уходим, как из дому,

из сегодня

и издавна

и не прощаемся.

 

Мы возвращаемся!

 

6

Мы возвращаемся за забытым ножиком,

к не выключенной газовой плите,

к пустякам, беспрерывно множимым

в будничных переплетениях.

 

Забытые дома мелочи,

забытые где-то мелочи,

забытые в прошлом мелочи –

совсем не окаменелости.

 

Мы возвращаемся в летний лагерь,

в школу,

чуть ли не в детский сад…

 

Нас до дна выскребают драги-

что-то главное отыскать.

 

Где вы, школьные чемпионы,

вундеркинды

и трубачи?

Вашей славы затихли звоны,

наша зависть давно молчит.

Но впечатаны вы навеки,

как линейки в тетрадный лист,

строки нашей судьбы наметить

и пределы определить.

 

Не прикрасить себя,

не достроить

мы к пенатам возвращены –

в лабиринте чужих достоинств

цену собственных ищем мы.

 

Детства нашего откровения –

воспоминания?

Нет!

Сравнения!

 

7

А может, забыто главное?

Но быть – оно было, главное.

Из сотен событий – главное,

и в сути событий – главное.

 

8

И взрываются, словно порох,

полыхание далеких споров,

отголоски забытых драк,

робкий подвиг

и первый страх…

 

Страсти

с возрастом не пригладились,

не угасли до тишины.

Наши первые неприятели

нам, как воздух крылу, нужны.

Пусть мы видим, что зря мы плакали,

чьим-то истинам уступя,

пусть с позиций иного лагеря

ныне судим самих себя –

 

наши стычки живут не кончено,

догоняя сквозь годы гончими…

Проявляется

возмущение,

проверяется восхищение,

и конкретнее напряглась

чья-то древняя неприязнь…

В нашу здешнюю повседневность,

с беспокойством ее роднясь,

прорастают любовь и ненависть

из оставленных в детстве нас.

 

Нам не терпится возвратиться!

В раннем трепете возродиться,

в пылких сватках, в слепых боях

плыть без страха, забыть боязнь

и ни пяди не отступать

ни от правды,

ни от себя.

В споры,

в пропасти,

в столкновения!

 

Переживания?

 

Нет!

Сравнения.

 

9

А реальность звенит в курантах

самой свежей из вешних дат,

доверяя собой командовать,

а не издали наблюдать.

И мерещатся дня критерии

нормативами ГТО.

День не скуп на свое доверие

и ответственней – оттого.

 

День – на шахматной клетке ринга,

день ареною цирковой…

 

Мы кричим,

или мы – из крика?

Мы подбадриваем – кого?

 

Это мы – суета подростков,

где от маек в глазах рябит.

 

Это мне – на ковер борцовский,

мне – Андреевский флаг рапир,

рассекающей лед кометы

невесомое щегольство,

глоток воздуха – на сто метров,

и на сто килограмм – глоток…

 

Ветераны глядят с досадой:

далеко еще нам до них.

Мы не знаем приемов самбо

из учебников номерных,

мы не знаем, что мир – не диспут,

что 0 : 5 – не предел обид…

 

Но пока я в захват не стиснут,

и в нокаут пока не сбит.

Я вливаюсь в гигантский слалом,

от подножья текущий вспять.

 

Что бесспорно доступно слабым –

это силу вершины взять!

Мчать к победе – мечта падения…

 

Соревнования?

Нет!

Сравнения.

 

10

Наши чувства и настроения –

отражение?

Нет!

Сравнение.

 

Боль случайного отступления –

отрезвление?

Нет!

Сравнение.

 

След жестокого поражения –

пробуждение?

Нет!

Сравнение.

 

Ложных поисков огорчение –

отречение?

Нет.

Сравнение.

 

11

Мира суточное вращение –

всепрощение?

Нет!

Сравнение!

 

12

Мир сравнения лихорадят.

Нарастает циклоном спор.

Юность пробует свой характер –

спорт?

 

Бейте, прыгайте, поднимайте!

Принимайте любовь мою.

Я товарищей по команде

по пристрастию узнаю.

 

Не затем, чтобы просто отметиться –

чтобы видеть свой рост ясней,

с малолетства мы ростом мерились,

рост царапая на стене…

 

13

На какой стене процарапать

доброту,

справедливость,

храбрость?

 

14

Недоступны шкале отсчетов

подлость, ханжество, злоба, черствость…

 

15

Где сравнения?

 

Только в памяти!

Только память не отступается.

Только память вникает верно

в ласку глаз

напряженье нерва.

В дни несчастий, побед, сомнений

память копит

ненавязчивый и мгновенный

опыт –

одержимая, как паломник…

 

О, как много нам надо помнить!

 

Фигуры,

улыбки,

лица

фатально неодинаковы…

 

Мы жаждем определиться:

дайте координаты!

Мы мучимся этой жаждой.

Нам надо примериться к каждому!

 

Просторы – они препоны.

Уж лучше бы нас сжимало…

 

16

Как много нам надо помнить!

 

17

Собственной памяти – мало!

 

18

А может, забыто главное?

Но быть – оно было, главное!

Из сотен событий главное,

и в сути событий – главное!..

 

19

Мы ищем, мы ищем ощупью

контрольную дату общую.

 

МЫ ВОЗВРАЩАЕМСЯ

 

1

Тесня аттестаты детства

открытьем миров и Америк,

в нас нарастает дерзость

к веку себя примерить.

 

И мы решаемся:

мы возвращаемся.

 

И мы ручаемся,

что возвращаемся

за все открытые Америки,

за паспорта свои, за метрики,

подробность дат отбросив начисто –

 

мы

возвращаемся

в семнадцатый.

 

2

Этим годом – земля вершилась.

И, Историю напугав,

вопиющая справедливость

перла в стоптанных сапогах.

Верой новою окрещенная, –

грудь – в крестах пулеметных лент, –

проходила пилой драчевой

по коронам и по земле.

К черту ржавчину, пыль и краску!

Обнажись, как душа, металл…

 

3

За конечной заставой рабства

только ненависть – капитал.

 

4

Там, за датой рождения,

аттестатом – сражения.

Там посты утверждения

правоты убеждения.

 

Не прощен, непокорен

в полутьме глубины

корень смотрится в корень,

как тревога сквозь сны.

На натянутом нерве

балансирует век

хрустким ветром

во гневе

с крон – по палой листве…

 

В эти даты

путем кратчайшим

мы – солдатами возвращаемся.

 

5

А впрочем, все ли возвращаются?

 

Тот обещается,

тот возмущается…

Тот говорит, что инфаркт, что другие причины.

Тот норовит

проскочить в первобытно – общинный…

 

Время

подойдет гипнотизером,

откровенно брови сдвинет – за.

Разно,

как в холодные озера,

входит целый мир в его глаза.

 

Мимо него – не пройти, не растаять.

Время само по местам нас расставит.

 

В бой?..

Только дата кого-то застанет

дома,

за ставнями

в темном чулане.

 

В бой?

Но кого-то эпоха поймала

в буйном погроме кабацких подвалов.

Иные

все порывы душ

в парижский банк переведут

и просто растворятся

в безродстве эмиграции.

 

Кому-то в бой войти – врагом.

Бывает…

 

6

Но главнее,

что задыхается райком

в нехватке трехлинеек!

7

Встань, мое поколение,

в ряд с отцами и дедами

молодым пополнением,

Революции преданным!

 

8

Нам – туда, где трудней.

И с восставшим рассветом

нас

от нынешних дней

ждал Второй съезд Советов!

 

И у Зимнего, и в Самаре

умирали мы

и вставали!

 

И, считая врагов порушенных,

бил приклад по плечу по-дружески.

 

9

Может, это нескромно –

в бой бессмертным войти,

в ту победу, что кровью

оплатили отцы?

Но имею ли право

жить, себе изменя?

 

Я – боюсь чужой славы.

 

Эта слава – моя!

 

10

По пожарищам, по окраинам

это я проходил, паля.

Это я там валялся раненый

по тифозным госпиталям.

Защищенный от пули вражеской

небывалым везеньем своим,

снова шел, охмеленный радостью,

что и тиф меня не свалил.

Я махорку цедил окопную

так, как «Север» сейчас цежу.

…А потом мы прижали контру

к офицерскому блиндажу.

И к клинку прикипала рука

в миг решающего рывка.

 

11

Страшно важно не опозориться

под шрапнелью бок о бок с дедами.

 

Но, уж если сказать по совести,

деды очень на нас надеялись!

Доверяли не пост у будочки,

не охрану пустых ворот –

 

доверяли дорогу в будущее,

Революции

главный

фронт.

 

12

На полвека вперед отосланы

уходили в разведку мы.

Тают тени наши

за соснами,

наши тропы смыкает камыш.

На ладонях пожатья теплятся,

до сих пор не успев остыть…

 

Провожают нас взглядом отеческим

и Отечество

и отцы.

 

13

Мы не прощаемся!

Мы возвращаемся.

 

14

Мы возвращаемся доложить

мир,

в котором досталось жить.

 

15

Комиссар, комиссар,

ты предок мой.

Мы ровесники комиссар.

Я явился к тебе

с разведанным,

я о встреченном написал.

Над твоею щекою кожаной

не смыкаем,

негасим

разгорается глаз твой,

скошенный,

как винтовой магазин.

Ты и веришь мне

и не веришь мне,

как не верится чудесам.

Хочешь –

вместе пойдем в теперешнем,

только выживи,

комиссар!

У тебя впереди – Гражданская,

пятилетки

по всей стране…

Эх, затишья на час дождаться бы!..

Не дождешься.

Затишья нет.

Сколько в жизни еще опасностей,

сколько времени перейти…

 

Не страшись, комиссар, опаздывать,

ты по-прежнему впереди.

 

Обогнавшим ли,

опоздавшим ли –

добираюсь к твоим местам.

Так чего ж нам

считаться с датами? –

мы ровесники, комиссар.

 

 

ВРЕМЯ ЛЮБВИ

 

1

Взмах!

И конница лавиной

фронт колчаковский сломила.

 

Взмах!

И сабля рассекла

от погона до седла.

 

Взмах!

Дивизия Чапая

к Белебею подступает.

 

Взмах!..

Романтика побед

марш играет на трубе…

 

2

Так и было. Так и было.

Сталь рубила,

медь трубила…

 

Обреченно и забито

нива стлалась под копыта.

 

Поле боя…

 

Поле боя

пашут пули да подковы.

Время черной ворожбою

сеет зерна слез да крови.

 

Только помнит поле,

помнит,

как в горсти сжимает землю

пахарь – ныне красный конник

из чапаевской разведки.

 

И такая,

и такая

боль-тоска на сердце сжалась…

По щеке звездой стекает

неприкаянная жалость.

 

Жалость, жалость,

как осина –

стынет горечь до озноба…

 

И такая

в этом

сила,

что земле рождаться снова!

 

3

Огрубели сердца…

А против: –

небо – голым и голубым.

Время ненависти –

пройдено.

 

Властвуй, время любви!

 

4

Как хрусталинку, как росинку,

отразившую ковыли,

выношу я тебя, Россия,

за грань Гражданской войны.

 

Твои очи, как сон, прозрачны –

а загаданы те ли сны?

У колодца солнечным зайчиком

на ладони мои плесни…

 

Обожженная и нагая

из пожаров, как из реки,

ты выходишь,

в меня вникая

самым главным и дорогим.

 

5

В заскорузлость сердец вонзаясь,

где нас нежность застанет?

Сколько надо любви,

чтоб заново

мира начать созидание!

 

6

На ладонь поднимаю домну,

как застывшего воробья,

Пульс

на рельсах артерий дрогнул,

с паровозами породнясь.

 

Что-то теплится в каждом камне –

наклонись, подними, дыши…

 

Сколько надо души в дыханье,

чтоб хватило на все души…

 

7

Я вхожу в это время с трепетом:

это время нежности требует!

 

8

А Россиею бродит голод.

Он бы ехал – да транспорт худ.

Бродит голод – ухмылкой голой

откровенен, как на духу.

По Поволжью скребет ветвистая

его белая пятерня.

Сколько надо любви, чтоб выстоять!

Надо…

Хвалит ли у меня?

 

Я всю нежность свою несу:

надо выстоять.

Вот в чем суть.

 

8

Родина,

голодная Самара!

Как тебя разруха не сломала?

 

И рожден тобою

и творим,

прохожу по улицам твоим.

 

Словно мать над бредящим малюткой,

над тобой – бессонная страна.

Руки огрубели в Революции,

но – дитя…

О, как она нежна!

 

Бережны, как детская коляска,

эшелоны скудного зерна –

Русь тебя выхаживала,

ласку

на ломти ржаные разменяв.

 

Класс рабочий – братья и соседи,

время от усталости урвав,

помогли тебе весну засеять

хлебом –

главной из целебных трав.

 

Не рожденный

и почти что мнимый,

голоден, безвестен, невесом,

на ладонях всех рабочих мира

был я из разрухи унесен.

 

Я с тобой, Самара!

В вязь кварталов

вплетена канва моих дорог.

 

Я плачу любовью запоздалой,

потому что вовремя не мог…

 

10

Россия, что с тобой?

Россия!..

Окаменев до самых глаз…

Какая сила

пересилить

тебя – великую –

смогла?

Дома

сошли с ума

и тонут

в глазах стеклянных и слепых.

Зима –

как белый вопль бездонный,

пробитый ранами толпы…

 

11

Это после, потом осознано,

а тогда я стоял и стыл,

и в поэме моей не созданной

белый траур сжигал листы.

Это после взошла из пепла

мысль багровая, как рубин,

что России без Ленина – не было!

Без огня ли пожару быть?

Что в разбое, бунтах, волнениях,

обжигая себя, слепя,

вся Россия искала Ленина,

чтоб понять и найти себя,

чтоб вскарабкаться всей Россиею

на трибуну,

на броневик,

чтоб азартно вот так,

грассируя,

в споры врезаться напрямик,

чтоб в декретах – своих! –

решительно

ставить подпись своей рукой…

Белый ветер безумным жителем

бьет буранами по Тверской.

Белой горстью

стучит по окнам

и столбам о беде твердит,

будто он всей России похороны,

обезумев, вершит один…

 

12

Что это?

Что это?

Ночь панихидная

шорохом, шепотом,

ритмом напитана.

Слушайте!

Слышите?

Гулом надколотым

в ритме колышется

чуткий Царь-колокол…

Гроз отголосками

ночь насыщается:

башни кремлевские

в марше качаются.

Стуки форсируя

в громоголосицу,

сердце России

огромно колотится!

 

13

Жива Россия!

От великой скорби

сердца, как зубы, сжала

и жива!

 

Кардиограммы

сбивчивая скоропись

по снегу

алым вяжет кружева.

 

Жива Россия!

 

Все снеся, расти ей.

 

14

Великое бессмертье –

быть Россией!

 

15

Бейся, ветер, пеной

в паруса!

 

Где же ты теперь,

мой комиссар?

Возвращались парни,

шли домой

новой Красной Армией – трудовой.

Ты пришел! Ты выжил!

Тишина…

 

Комиссар, я слышал,

ты женат?

Я спешу к тебе,

но где искать?

Где же ты теперь,

мой комиссар?

 

Выбелен кожан твой

на лесах –

чувствую, что жарко,

комиссар!

Чувствую – работа

в семь потов.

Ну, а что до пота –

кипяток.

Ныне у Истории

нов масштаб:

известью и солью

ставит штамп.

Не сдаешь ни шагу

ты назад.

Белая кожанка –

твой мандат!

 

Ты водил прославленный

полк рубак,

а теперь направлен

на рабфак.

Если уж учиться,

так теперь!

Если за границу – так тебе.

Должен ты освоить

их прогресс.

Будешь еще строить

ДнепроГЭС…

 

Все на свете надо

нам уметь:

будем строить Радость

Всех Планет!..

 

16

Презирая степенность плавную,

в революциях осмелев,

размахнулась Россия планами

небывалого на Земле.

 

Этот натиск любви и радости

век, наверное,

одобрял.

 

Шла Россия – светла до крайности

и паляща – от Октября.

 

17

Светел день. И светлы сомнения.

День рождения – повторись…

Верься, верься в само умение

светом дня чудеса творить!

 

До краев любовью заполнены,

выся небо саженью плеч,

до того были люди солнечны,

что и солнце могли зажечь…

 

18

Вбейтесь, искры, звездами

в окоем.

Солнце будет создано:

мы куем!

Жгучее, палящее –

не хуже настоящего!

 

За гранью фактов

физики

горящий атом видели,

а мы пожары высекли,

опережая физику!

 

Преграды рассекая,

шальная,

как сезам,

реакция цепная гуляет по сердцам!

Планете – гул бессонниц

и нервный тик часов…

Пылай над сущим солнце

ярче тысячи солнц!

 

Гори, гори ясно,

чтобы не погасло…

 

19

Век катился –

горяч, огромен –

к Революции Мировой,

обронив

лотерейным номером

день рождения моего.

Тридцать пятый.

С моей судьбой.

Дальше – рядом с самим собой.

 

АЛЫЕ КАПЛИ ЯРОСТИ

 

1

Война…

Рыдающие матери,

как пепел,

при военкомате.

Их руки –

резкие, как реки

на перекате,

и – как реквием.

Предчувствий жуткое течение –

как омут.

Тонут утешения.

И ожиданье – в синь продутую,

к косым осинам с репродукторам,

где солнце, солнце перечеркнет

синебородый

солнцеворот…

 

2

Уже дышалось тяжело нам,

уже горели города…

И отправлялись эшелоны,

тревожной песней зарыдав,

туда,

где, лозунгам переча,

бескрайних песен не щадя,

рассек Россию

край

передний

по ковылям и площадям.

 

3

До чего ж военком был въедлив!

Возраст

ставился мне в вину…

 

Допризывником шестилетним

мне пришлось начать войну.

 

Нам

год – за три война зачислила.

Второпях нам пришлось взрослеть.

 

Уходили на фронт защитники –

мы случайно не в их числе.

 

Наша служба в особой роте.

Это нас

на плакатах сжимала Родина,

материнской тоской томясь.

 

Это мы –

без петлиц, без звания –

над окопами впереди! –

Беспокойством.

Воспоминанием.

Фотокарточкой на груди.

 

4

Пуля сердце остановила…

Дом – навылет.

И сын – навылет.

И бежит

у мальца

с лица,

словно исповедь, кровь отца.

 

5

…Подкосил березку огонь.

Пол-России

под сапогом.

 

6

Где же, где же ты, комиссар?

Враг на русской земле…

Спасай!

 

Ждет тебя в обороне полк –

полк, с которым ты шел и полз,

бился насмерть и замерзал…

Где же, где же ты, комиссар?

Где буденовка со звездой?..

 

Нет тебя.

Только вдовий вздох.

Ждет семья тебя пятый год.

Ждет тебя

и уже не ждет.

Хоть бы строчку домой прислал…

Где же, где же ты, комиссар?

 

Слышишь,

трубы полка трубят.

Страшно трудно тут без тебя.

Будто смотришь себя на свет

и не видишь себя в себе.

Хоть кляни тебя,

хоть жалей:

что ни делаешь – тяжелей.

Надо вместе бы

до конца…

Где же, где же ты, комиссар?

 

7

По холодным зрачкам росы

в бой идет комиссаров сын.

 

8

Сквозь года

я встаю в шинели

над мальчонкою –

над собой?

Да, я знаю, бои отшумели,

да!

 

Но возраст уходит в бой.

 

Мои дети – Алешка, Ёршик,

ухожу я от вас

на фронт.

Обнаженнее, круче, горше

жизнь подступит со всех сторон.

Щедрой карточкой иждивенцев

выдаст вам худобу паек.

Почтальон принесет доверенность

на открытый кредит тревог…

 

Там, в тылу, в тыловой столице,

за Самарской Лукой,

в глуши,

Ёршик, вышей мне рукавицы

и записочку напиши…

 

9

Я шагаю…

За учебным стрельбищем,

промелькнувшим парою обойм,

к выжженным полям,

сурово требующим,

чтобы был в бою и мой огонь.

От стрельбы, звенящей – по наивности –

страху своему наперерез,

до уменья

душу всю в бои внести,

создавая важный перевес.

От необходимости приладиться

бить в живое,

словно по щитам,

к точности

врага

не неприятелем,

а врагом – вот именно! – считать.

 

10

Нас пытали огнем и горем.

Беды крючились в тесноте,

как чужая рука на горле,

ощутимая до ногтей.

Остриями каленой стали

в нас вонзались потерь ножи…

 

Нас

войной

за любовь пытали,

оценив отреченьем жизнь.

За любовь предлагалась нагло

европейских торгов цена.

Не по этому номиналу

наша преданность учтена!

Вопреки обжитым понятьям

и стократ нас обогатя,

Мать-Россия не только мать нам,

но и нашей любви дитя.

Нашей главной мечты – надежда,

наших смелых надежд – союз…

 

А помимо того – как прежде –

и сусанинской силы Русь!

 

Что им знать о любви!

По-рыбьи

удивлялся фашистский глаз.

Люди в черных оврагах гибли,

а любовь не давалась,

жглась!

Жглась –

истерзана,

вкровь разбита,

каждой раной кровоточа –

жглась!

Сжигая орудья пыток

вместе с лапами палача.

Жглась,

внушая тираннозавру

нарастающим жаром дней,

что любовь,

защищая Завтра,

всех огней,

всех смертей сильней!

 

11

Сколько миру досталось

громыхавших лавин…

Но сбывалась ли ярость

ярче

нашей

любви?

Навалившись, промчавшись –

за войною война…

Но случалась ли тяжесть

туже выпавшей нам?...

 

12

Не от щедрой руки избытка –

от жестокой скупой нужды

мы до нитки души пожитки –

лишь бы солнце горело! – жгли.

И тянулись к нему сердцами,

дум всклокоченным кумачом…

 

И сшивались лоскутья –

в знамя,

словно нитью, его лучом.

 

13

Мне судьба планеты давит спину,

будто на плечах моих лежит.

Я бессмертен.

Мне еще не сгинуть.

Мне еще и победить и жить.

 

А вдали

суров и несгибаем

и, почти как я, бессмертен сам

с песнею морозной над губами

комиссар.

 

Солнце для него особо светит

и лучом от боя бережет.

Ходят жизнь и смерть его – в безвестье,

и шагов у них – наперечет.

 

14

Раскаляясь

добела,

в бой нас ярость повела.

Направлением атаки

обозначился закат –

это флаги на рейхстаге

алым пламенем горят!

 

15

Но…

На ступенях Хиросимы

в загаре гари

силуэт!

 

Клеймо, горящее на синем

дырой

сквозь тот и этот свет…

 

Еще, как узел, ужас связан

и в память выкачен клубком…

Он был нам ненавистен – сразу.

Не потому ли, что знаком?

 

Несправедливость – обратима.

Но разве прав обратный след?..

 

Хранит, как сына, Хиросима

в загаре гари

силуэт…

 

16

В жизни собственной повторяясь,

не за болью иду к себе –

ставит шрамы, как штампы, ярость

а аттестате,

в моей судьбе.

Мне идти, тяготясь бессмертьем,

алым танком сквозь шквал огня…

 

Только ярость свою измерить!

Только цену ее

понять!

 

 

СИРЕНЬ ЦВЕТЕТ

 

1

Сбросишь тяжесть,

расправишь плечи –

невесомость подхватит вдруг.

В этот миг

мир намного легче

для привыкших к работе рук.

И, по-моему,

так по-русски –

на большие идти дела,

не забыв еще той нагрузки,

что сейчас на плечах была.

Да и кто бы еще осилил,

сбросив тяжесть военных лет,

вклинить в тайны просторов синих

небывалый разбег ракет?!..

 

2

Мы смыкаем орбиты.

Где же ты, комиссар?

Ради этого

в битвах

полк твой белых кромсал.

Сорок лет – за плечами.

Где же ты, комиссар?

Вспоминать запрещали –

ты как сон воскресал…

 

В мире новое время.

Где же ты, комиссар?..

 

Голубой свет апреля

корпуса пронизал.

 

3

Как скорлупу, проклюнув атмосферу,

выходит человечество

на свет!

 

4

И космос, признающийся в родстве,

в глаза птенцу взирает отрезвело.

 

5

Комиссар!

Мы все – из новорожденных.

 

В звездопаде взглядов настороженных,

им навстречу душу растворив,

вижу негасимость глаз твоих.

 

То ли звездами оцарапанный,

то ли бездн каменистых дном,

я насквозь прогораю рапортом,

как дымящим вчерашним днем…

 

6

Комиссар,

этот рапорт

тебе я несу не с парада.

Боль была… – и не спрятать,

и, как ни примеришь – не радость.

 

Словно нож, ощутимо

врезая в нас острое горе,

по сердцам прочертило

последним лучом траекторию

и звездою падучей,

по нитям надежд выгорая,

солнце

кануло в тучи,

тревожно не знавшие края…

 

Комиссар!

Приглядеться –

так снизу до самых карнизов

от счастливого детства

я солнечным светом пронизан.

Есть ли компас и ключ

в лабиринтах,

в сбивающем ветре?..

Это солнечный луч

был прямою моих геометрий.

Этот свет

по весне

пионерские искры рассыпав,

разгорался во мне

в негасимое чувство России.

И от первых дорог

до открытой за облаком дали,

как бы ни был я строг,

я сегодня ему благодарен…

 

Комиссар,

для трагедий

мы тоже не знаем предела.

Память билась в багете,

история строже глядела.

Среди прочих светил

небывалою яркостью сбывшись,

бубен солнечный

бил

с интенсивностью ядерной вспышки.

И под тучей косматой

не только печали раскаты,

но и хмурый осадок,

пронизанный альфа-распадом.

 

Просто ль предположить,

что за тучами пепла и пыли

по-апрельски свежи

обозначились новые были?

И бессильная пыль

оседает, седая.

Светает.

Мрак уже отступил…

 

7

Но пыль

на поля оседает!

На хлеба,

на осины,

на улицы пыль моросила…

 

О Россия, Россия,

ты – в чем-то – моя Хиросима.

 

8

Комиссар!

Ты сторонник краткости

и не терпишь красивых врак,

да и в истине – сразу к адресу:

где укрылся конкретный враг?

Но подробности дня докладывая,

не могу не сказать,

что день!

Комиссар,

в этом очень главное –

в этом свете и чистоте.

Потому что без света этого

был возможен палящий

тот.

Свежий ветер планетой ведает!

Дождь – в пустыни!

Сирень цветет!..

 

9

Потому что без света этого

не разведать бы,

не расследовать.

 

10

Заплутаться, Время, не дай мне:

возвращаюсь в недавнее!

 

Шаг назад за спиной стоит,

к взлету крылья подняв свои.

 

Там, где только при свете дня

все проветрено и простирано,

как и прежде, бессмертен я.

 

Но здоровье – не гарантировано.

 

Не ради развлечения

ведется счет шагам

по гамма-излучению,

по скрытым очагам,

где затоптан солнца

изотопный стронций…

 

В незримом очаге горя,

что жду, зачем рискую?

 

Беру как счетчик Гейгера

коробку черепную.

 

Чтобы стронций стригли

глаза мои, триггеры.

 

11

Из елея газет поднимаясь,

на меня глазеет

гениальность.

 

Как надменно мерцает медью –

ошеломить меня метит!

 

Не усвою никак?

Не осилю?..

 

Я-то, ладно – дурак,

но Россия?!..

 

Я не сплю по ночам,

и в решеньях Правительства

как начало начал

эти ночи мне видятся.

 

Как понятно движение!

 

Дураку?

Или гению?

 

Может, мыслят одни великие?

Или это уж – от религии?

 

12

Что же вы не замерли,

триггеры, глаза мои?

 

13

Человек всесилен – не машина.

Вздумалось –

дожал до своего.

Кроме…

 

Что за цепкая мышиность

выпала болезнью лучевой!

В пепле слов

под пепельною шкуркой

мышефилософия проста:

незаметной,

серой быть

и юркой,

и тогда спасешься от кота.

День?

Когтистый снится мышке,

два зрачка печенки проскребли…

В норку! – и харчишки и мыслишки.

А в норе – чем мы не короли?

Что там беспокойные…

Заношен

до прорех

подпольный завет:

деревянный пол прогрызть мы можем,

а кирпич –

никак, простите, нет!

Льстит мышам подвальная прописка:

дескать, мы

с фундаментом на «ты»…

 

Ну а в остальном – поменьше писка:

в дураках останутся коты!

 

14

Что же вы не замерли,

триггеры, глаза мои?

 

15

Писк –

мелодия облученных,

на бесплодие обреченных…

 

16

Что же вы не замерли,

триггеры, глаза мои?

 

17

Ходят сполохи болезни…

Ждешь, не ждешь – отозвалось.

 

Что-то волосы полезли.

Выпадение волос.

 

И не то, чтобы излишки –

по возможности, дотла.

 

Были звезды, были вспышки –

пусть хоть лысина светла!

 

Наливаясь, тужась, пыжась,

вислым дымом волочась…

 

18

Комиссар!

Тушенье вспышек

мы освоили сейчас.

 

19

Все меняется.

Время

меняет цветы и одежды.

Мы родимся не теми.

Но цели и ценности – те же!

 

И, горя на кострах,

даже страх наш

не смеет метаться.

 

Но пока что Госстрах

не страхует от вредных мутаций!

И, сойдясь на крестины,

всегда ли мы видим красивых?

 

О Россия, Россия,

ты – в чем-то – моя Хиросима.

 

Надо мной твоя боль,

словно брови, сурово частится.

Я с тобой, как с судьбой.

Я в тебе –

этой боли частица.

В хрупких тропках частиц

ты, Россия,

идешь в современность…

 

Как учесть, ощутить –

сколько впитано мною рентгенов?

Что таится в слоях

облученного мозга спинного?

Как помочь,

если я

радиацией вкривь разлинован?

 

20

Над Уральским хребтом

наклоняется Время со шприцем,

 

где светлы, как криптон,

трансплантаты здоровых традиций.

 

 

ВСТУПЛЕНИЕ

 

1

Здравствуй, мое мгновение,

ветром дорожным навеянное!

 

Здравствуй, как взгляд, случайное,

мелькнешь – и неразличаемое.

 

Мне идти сквозь тебя взволнованно

к новому!

К новому!..

 

2

Ты стоишь на пути,

как завод сторожит проходная.

Ты готово пустить,

но не зря пропуска проверяешь.

Может, Время меня,

как кораблик, на ниточке тащит,

по привычке храня,

словно детство –

храня и расставшись?..

 

3

Здравствуй, мое мгновение,

с драками

и сравнениями,

спорами

и экзаменами –

порами осязаемое!

 

Не по скверам твоим настукивать,

как недавний юнец шальной,

я врываюсь иными звуками:

марши века летят со мной.

Я их вынес, и я их выносил,

я их дальше нести готов.

В них и правда моя

и вымысел –

правда завтрашних городов!

 

4

Ветры века вбиравший,

его хваткою взятый за душу,

да,

я очень вчерашний!

Сегодняшний я

и завтрашний.

 

Не плащом на плечи наброшено,

не прокручено кинокартиной –

 

меня поднимает прошлое,

как двигатель реактивный!

 

5

К его причалам

я возвращаюсь.

Я, возвращаясь – вооружаюсь.

 

6

Не иду в музеи, чтобы стать мудрее –

иду,

распят на чужих штыках,

горю,

голодаю,

строю:

История – это не в двух шагах.

 

7

Шрамы и боль – История.

 

8

Революция в моей памяти

всеми павшими просыпается.

 

Обгорелый металл разрухи

мне мозоли врезает в руки.

 

Как остра на плечах ответственность

знать о страшных печах Освенцима!

Как пронзило виски мучение

Хиросиму носить под черепом…

 

Надо выстоять!

Надо выстоять,

тяжесть лет на себя взвалив.

 

Как в лесу партизанском – в истинах

до последней строки

своих!

 

Только выстояв эти беды,

нам другое понять дано.

 

Сколько света на свете спето!

Сколько счастья сочинено!

 

9

И в пафосе лет

и в крошеве

недаром меня крутило –

 

меня поднимает прошлое,

как двигатель реактивный!

 

10

Школьником беззаботным,

издали глядя вдаль,

я думал – живу сегодня.

А это врал календарь!

 

Когда-то родились, когда-то умрем… –

мы в узкие рамки врезаны…

 

11

Но каждой минутой,

каждым днем

живем мы

в Великом Времени!

 

От первого дня

до последнего дня –

мыслями и делами

место определяя.

 

И если чего-то стоим мы,

к чему дешевить Истории?

 

Прошлое осторожно

растит нас

и редактирует…

 

12

Меня поднимает прошлое,

как двигатель реактивный!

 

13

Здравствуй, мое мгновение,

краем, трамплином прошлого.

 

Верное направление

не ты ли мне напророчило?

 

14

Играя прописью анкет,

как ветер лентою матросской,

как солнце бликом на клинке,

меня встречают перекрестки.

Камней былинных письмена,

ошеломляя, предрекая,

шатаний требуют с меня –

ну что ж,

я их шатать шагаю!

Нацелен, как меридиан,

но приникающий к рельефу,

и в лабиринтах марсиан

я твердо знаю, как проехать.

Глазами череп застеклив,

еще не сдан,

еще не принят,

сквозь курс партийных дисциплин

иду к партийной дисциплине.

 

15

В полк,

который и сам – разведка,

где весь путь

по глазам

поймут,

мы – разведчики шквалов века –

возвращаемся

по одному.

Нас метели не охладили,

охватили нас

ритмы дней…

Это очень необходимо –

марш

с эпохой наедине.

Я – солдат,

я без вас – ни шагу.

Вместе вынести, испытать…

 

Но Историю, как присягу,

надо лично в себя впитать.

 

Это мы на посты вступаем.

Революции главный фронт

нас коснулся передним краем,

уходящим за горизонт.

 

По датам,

душам

и пространствам

огнем решительных боев

мы свой,

мы новый мир выстраиваем,

мы сами

миром настаем.

Наш мир –

грядущего опека.

И в нас

таятся до поры,

как в почках – новые побеги,

потомков новые миры!

 

16

Вперед!

Мы звучим командой,

пронзающей сквозняки.

Мы сами военкоматы

и сами призывники.

Прославлены и безвестны,

белёны,

очернены –

слова неуемной песни,

тяжелый полет страны.

К чертям

подсчеты поствольные –

и дело не в том, что лгут.

Позволено нам по-своему –

по выстрелам счет полку!

Тревогой громим

и мыслью –

огнем правоты своей

по сомкнутым коромыслам

качающихся

бровей.

 

17

Комиссар!

Комиссар!..

Ищу тебя.

Столько главного –

как вмещу?..

 

Стуком сердца

тебя

здесь чувствую,

от себя через край – ищу!

 

Ритмы бьют.

Не глаза ли спятили? –

по открытиям лиц частят…

 

18

Я бросаюсь к тебе, как к матери,

напролом,

сквозь друзей – простят…

Над твоею щекою кожаной

несмыкаем, негасим

разгорается глаз твой,

скошенный,

как винтовой магазин.

 

19

Комиссар!

Да, я рад…

Но с радостью

мы немного повременим.

Наших общих усилий равенство

стало –

глубже души –

моим.

Комиссар,

ничего не спутаю.

Было трудно – тебе трудней.

Что во мне начиналось смутою,

ты нес лозунгом

с первых дней.

Но в пути

за круглыми датами,

где и дни и огни – огни,

комиссарской рекомендацией

ревность возраста

зачеркни.

Убеждений круги гротескные,

как прожектор, пробьет наш след…

 

Примыкают к плечу

ровесники,

в возвращениях повзрослев.

Были беды у нас и радости,

и по-разному свет мерцал.

Все мы дети твои

и прадети

И ровесники, комиссар!

 

20

Я не встречу с собою праздную,

хоть занес меня век домой:

возвратившиеся праправнуки

контролерами надо мной.

Мы и хлебом и болью делимся,

словно

поровну жизни дни…

 

Друг от друга – куда мы денемся?

Время общее – мы, они…

 

21

Время даты смыкает бережно.

Век – не мера.

Ну кто здесь стар?

 

22

Мы еще поживем!..

 

23

Ты веришь мне,

моя совесть, мой комиссар?

 

Смотрите далее...