"Surely You're Joking, Mr.Feynman!": Adventures of a Curious Character R. P. Feynnian; as told to R. Leighton. Ed.
    E. Hutchings. - N.Y.; Lnd.: W. W. Norton and Co., 1985
    перевод О. Л. Тиходеевой (по материалам журнала "Успехи физических наук" том 148, вып.3, 1986г.)

                          ИЗ ГЛАВЫ "О, ОПЯТЬ ЭТОТ АМЕРИКАНЕЦ!"

    Что касается образования в Бразилии, то у меня был очень интересный опыт. Я вел группу студентов,
    которые впоследствии должны были стать преподавателями, так как возможностей для научной
    работы в Бразилии в то время почти не было. Мои студенты прошли уже много предметов, а это
    должен был быть их самый серьезный курс по электричеству и магнетизму - уравнения Максвелла и т.
    д.
    Университет располагался в нескольких зданиях, разбросанных по городу, и я вел свои занятия в
    здании, окна которого выходили на залив.
    Я обнаружил очень странное явление: я задавал вопрос, и студенты отвечали, не задумываясь. Но когда
    я задавал вопрос еще раз - на ту же тему и, как мне казалось, тот же самый вопрос, они вообще не
    могли ответить! Например, однажды я рассказывал о поляризации света и раздал им всем кусочки
    поляроида.
    Поляроид пропускает свет только с определенным направлением поляризации. Поэтому я объяснил,
    как определить направление поляризации света по тому, темный поляроид или светлый.
    Сначала мы взяли две полоски поляроида и вращали их до тех пор, пока они не пропустили максимум
    света. Теперь мы могли сказать, что две полоски пропускали свет, поляризованный в одном
    направлении: что пропускал один поляроид, могло пройти и через второй. Но потом я спросил, можно
    ли, имея всего один кусок поляроида, определить, в каком направлении он поляризует свет. Они
    совершенно не представляли себе.
    Я знал, что это требует известной доли находчивости, поэтому я подсказал: "Посмотрите на залив. Как
    от него отражается свет?". Все молчат. Тогда я сказал:
    - Вы когда-нибудь слышали об угле Брюстера?
    - Да, сэр. Угол Брюстера - это угол, отражаясь под которым от преломляющей среды, свет полностью
    поляризуется.
    - В каком направлении свет поляризуется при отражении?
    - Свет поляризуется перпендикулярно плоскости падения, сэр.
    Даже теперь я не могу этого понять. Они знали все наизусть. Они знали даже, что тангенс угла
    Брюстера равен показателю преломления! Я сказал: "Ну?"
    По-прежнему, ничего. Они только что сказали мне, что свет, отражаясь от преломляющей среды, как,
    например, воды в заливе, поляризуется. Они даже сказали, в каком направлении он поляризуется.
    Я сказал: "Посмотрите на залив через поляроид. Теперь поворачивайте поляроид".
    - О-о-о, он поляризован! - воскликнули они.
    После длительного расследования я, наконец, понял, что студенты все запоминали, но ничего не
    понимали. Когда они слышали "свет, отраженный от преломляющей среды", они не понимали, что под
    средой имеется в виду, например, вода. Они не понимали, что "направление распространения света" -
    это направление, в котором вы видите что-то, когда смотрите на него, и т. д. Все только запоминалось,
    и ничего не переводилось в осмысленные понятия. Так что, если я спрашивал: "Что такое угол
    Брюстера?", я обращался к компьютеру с правильными ключевыми словами. Но если я говорил:
    "Посмотрите на воду", - ничего не срабатывало. У них ничего не было закодировано под этими
    словами.
    Позже я посетил лекцию в Инженерном институте. Проходила она так: "Два тела… считаются
    эквивалентными… если равные вращательные моменты… производят… равное ускорение. Два тела
    считаются эквивалентными, если равные вращательные моменты производят равное ускорение".
    Студенты сидели и записывали под диктовку, а когда профессор повторял предложение, они
    проверяли, все ли правильно записано. Потом они писали следующее предложение и еще одно, и еще
    одно. Только я один знал, что профессор говорил о телах с одинаковыми моментами инерции, а
    уяснить это было трудно.
    Я не понимал, как они смогут разобраться во всем этом. Вот речь шла о моменте инерции, но не было
    никакого обсуждения хотя бы такого примера: вы хотите открыть дверь и толкаете ее с одной стороны,
    а с другой стороны ее подпирают грузом то с краю, то у самых петель. Насколько труднее будет открыть
    ее в первом случае, чем во втором?
    После лекции я спросил одного студента:
    - Вы ведете все эти записи. Что вы с ними делаете?
    - О, мы их заучиваем. У нас будет экзамен.
    - А какой будет экзамен?
    - Очень простой. Я могу Вам прямо сейчас назвать один из вопросов, - он заглянул в тетрадь и сказал:
    "В каком случае два тела считаются эквивалентными?". А ответ: "Два тела считаются эквивалентными,
    если равные вращательные моменты производят равные ускорения".
    Так что, как видите, они могли сдавать экзамены, и "учить" все это, и не знать абсолютно ничего, кроме
    того, что они вызубрили.
    Потом я был в Инженерном институте на вступительном экзамене. Экзамен был устный, и мне
    разрешили послушать. Один абитуриент был просто великолепен. Он отлично отвечал на все вопросы.
    Его спросили, что такое диамагнетизм. Он ответил совершенно правильно. Потом его спросили:
    - "Что происходит с лучом света, когда он проходит под определенным углом через слой материала
    определенной толщины и с определенным показателем "преломления"?".
    - Он выходит, сместившись параллельно самому себе, сэр.
    - А на сколько он сместится?
    - Я не знаю, сэр, но я могу посчитать.
    Он посчитал. Все было прекрасно. Но у меня к этому времени уже были подозрения.
    После экзамена я подошел к блестящему молодому человеку и объяснил, что я из Соединенных Штатов
    и хочу задать несколько вопросов, которые никак не повлияют на результат экзамена. Для начала я
    спросил, может ли он привести какой-нибудь пример диамагнетика.
    - Нет.
    Тогда я сказал: "Представьте себе, что эта книга стеклянная, и я смотрю сквозь нее на что-нибудь на
    столе. Что случится с изображением, если наклонить стекло?".
    - Изображение повернется, сэр, на угол, в 2 раза превышающий угол наклона.
    - А вы не путаете с зеркалом?
    - Нет, сэр.
    Он только что сказал на экзамене, что луч света сместится параллельно самому себе, и, следовательно,
    изображение сдвинется в сторону, но не будет поворачиваться ни на какой угол. Он даже вычислил,
    насколько изображение сдвинется, но он не понимал, что кусок стекла - это и есть материал с
    показателем преломления и что его вычисления имели самое непосредственное отношение к моему
    вопросу.
    В Инженерном институте я читал курс "Математические методы в физике", в котором старался научить
    студентов решать задачи методом проб и ошибок. Этого обычно не знают, и я начал с простых
    арифметических примеров. Я был удивлен, когда из восьмидесяти с лишним студентов только восемь
    сдали первое задание. Я произнес настоящую речь о том, что надо пробовать самим, а не просто сидеть
    и смотреть, как я решаю.
    После лекции ко мне подошла небольшая делегация. Мне объяснили, что я недооцениваю их
    подготовку, что они могут учиться, и не решая задач, что арифметику они давно уже прошли и что
    заниматься такими простыми вещами ниже их достоинства.
    Мы продолжали заниматься, и, независимо от того, насколько сложным становился материал, они
    никогда не сдавали ни одной работы. Конечно, я понимал отчего: они не могли ничего решить.
    Еще одного я не мог от них добиться - вопросов. В конце концов, один студент объяснил мне: "Если я
    задам Вам вопрос во время лекции, потом все будут говорить: "Зачем ты отнимаешь у нас время на
    занятиях? Мы стараемся что-то узнать. А ты прерываешь лекцию, задавая вопросы".
    Это было какое-то непостижимое высокомерие, так как никто ничего не понимал в происходящем, и
    все только делали вид, что понимают. Они притворялись, что им все ясно. И если кто-то задавал
    вопрос, признавая тем самым, что ему не все понятно, на него смотрели сверху вниз и говорили, что
    он отнимает время.
    Я объяснял, как полезно работать сообща, обсуждать все проблемы, все до конца выяснять, но они
    этого не делали, потому что, задав вопрос, они уронили бы свое достоинство. Бедняги! Разумные
    люди, и сколько труда они тратили, но вот усвоили этот нелепый, извращенный взгляд на вещи и
    сделали свое "образование" бессмысленным, полностью бессмысленным. В конце учебного года
    студенты попросили меня сделать доклад о моем преподавании в Бразилии. На докладе должны были
    присутствовать не только студенты, но и профессора и правительственные чиновники, так что я взял с
    них обещание, что я смогу говорить все, что захочу. Мне сказали: "О чем речь! Конечно. Это свободная
    страна".
    И вот я пришел, захватив элементарный учебник физики, по которому учились на первом курсе
    колледжа. Эта книга считалась особенно хорошей, так как в ней использовались разные шрифты.
    Самые важные для запоминания вещи печатались жирным черным шрифтом, менее важные -
    побледнее и т. д.
    Кто-то сразу же спросил: "Вы не собираетесь ругать этот учебник? Здесь находится автор, и все
    считают, что это хороший учебник".
    - Вы обещали, что я могу говорить все, что хочу.
    Зал был полон. Я начал с определения науки. Наука - это понимание законов природы. Потом я
    спросил: "Зачем развивать науку? Конечно, ни одна страна не может считаться цивилизованной, если
    она не … и т.д. и т.п." Все сидели и кивали, потому что, я знал, так именно они и думали. Тогда я
    сказал: "Это, конечно, абсурдно. Почему мы должны стремиться подражать другой стране? Для занятия
    наукой должна быть другая, веская, разумная, причина; нельзя развивать науку просто потому, что так
    делают в других странах". Потом я отметил практическую пользу научных исследований, вклад науки в
    улучшение условий жизни человека, и все таксе - я их немного подразнил.
    Потом я сказал: "Основная цель моего доклада - показать, что в Бразилии нет научной подготовки".
    Смотрю: они заволновались: "Как? Нет науки? Чушь какая-то! У нас учится столько студентов!"
    Тут я рассказал им, что, приехав в Бразилию, я был поражен, как много в книжных магазинах младших
    школьников, покупающих книги по физике. В Бразилии очень много детей занимаются физикой,
    причем начинают гораздо раньше, чем дети в Соединенных Штатах. Поэтому удивительно, что мы не
    видим в Бразилии большого числа физиков. Отчего? Столько детей трудится изо всех сил, но все
    впустую.
    И я привел такую аналогию: ученый занимается греческим языком и любит его. В его стране не много
    детей, изучающих греческий язык. Но вот он приезжает в другую страну и с радостью видит, что все
    учат греческий, даже самые маленькие дети в начальных школах. Он приходит на выпускной экзамен и
    спрашивает студента, будущего специалиста по греческому языку: "Как Сократ понимал
    взаимоотношение Истины и Красоты?" Студент не может ответить. Тогда ученый спрашивает: "Что
    Сократ сказал Платону в Третьей беседе?" Студент сияет и начинает: "Тр-р-р…" - и на прекрасном
    греческом языке повторяет слово в слово все, что сказал Сократ.
    Но в Третьей беседе Сократ как раз и говорил о взаимоотношении Истины и Красоты.
    Наш ученый обнаружил, что в этой стране греческий язык учат так: сначала учатся произносить звуки,
    потом слова, а потом предложения и целые абзацы. Студенты могли повторять наизусть, слово за
    словом, что сказал Сократ, не отдавая себе отчета в том, что все эти слова действительно что-то
    значат. Для них все это только звуки. Никто никогда не переводил их на понятный студентам язык.
    Я сказал: "Вот как я представляю себе обучение детей "науке" здесь в Бразилии". (Сильный удар,
    правда?)
    Потом я поднял учебник, которым они пользовались: "В этой книге в одном единственном месте
    упоминаются экспериментальные результаты. Я имею в виду описание опыта с шариком, катящимся
    по наклонной плоскости. Сообщается, как далеко он укатится через одну секунду, две секунды три
    секунды и т. д. Эти числа содержат "ошибки", т.е. на первый взгляд кажется, что видишь
    экспериментальные данные. Все числа немного ниже или выше теоретических оценок. В книге даже
    говорится о необходимости учитывать экспериментальные ошибки - очень хорошо. Беда в том, что
    если вы станете вычислять величину ускорения свободного падения при помощи этих чисел, то
    получите правильный ответ. Но если шарик действительно катится по наклонной плоскости, он
    непременно крутится, и, если вы на самом деле ставите такой опыт, это дает пять седьмых
    правильного ответа, так как часть энергии расходуется на вращение шарика. Так что эти единственные
    в книге "экспериментальные данные" - фальсификация. Никто не запускал шарика, иначе невозможно
    было бы получить такие результаты.
    Я обнаружил кое-что еще, - продолжал я. - Наугад листая страницы останавливаясь в любом
    произвольно выбранном месте, я могу показать вам, почему это не наука, а заучивание во всех случаях,
    без исключения. Я рискну прямо сейчас, в этой аудитории перелистать страницы, остановиться в
    произвольном месте, прочитать и показать вам.
    Так я и сделал. Тррррр-ап - мой палец остановился на какой-то странице, и я начал читать:
    "Триболюминесценция. Триболюминесценция - это излучение света раздробленными
    кристаллами…".Я сказал: "Вот, пожалуйста. Есть здесь наука? Нет! Здесь есть только толкование одного
    слова при помощи других слов. Здесь ни слова не сказано о природе: какие кристаллы испускают свет,
    если их раздробить? Почему они испускают свет? Вы можете представить, чтобы хоть один студент
    пошел домой и попробовал это проверить? Они не могут. Но если бы вместо этого вы написали: "Если
    взять кусок сахара и в темноте расколоть его щипцами, вы увидите голубоватую вспышку. То же самое
    происходит и с некоторыми другими кристаллами. Никто не знает, почему. Это явление называется
    триболюминесценцией". Тогда кто-нибудь проделал бы это дома, и это было бы изучением природы. Я
    использовал для доказательства этот пример, но мог взять и любой другой, - вся книга была такая.
    Наконец, я сказал, что не понимаю, как можно получить образование при такой саморазвивающейся
    системе, когда одни сдают экзамены и учат других сдавать экзамены, но никто ничего не знает. Однако
    я, должно быть, ошибаюсь. В моей группе было два студента, которые учились очень хорошо. И я знаю
    одного физика, получившего образование исключительно в Бразилии. Так что, хотя система и очень
    плоха, некоторые все же ухитряются пробиться.
    После доклада глава департамента научного образования поднялся и сказал: "То, что сообщил нам
    мистер Фейнман, тяжело слышать. Но я думаю, что он действительно любит науку и искренне
    озабочен. Поэтому мы должны прислушаться к его мнению. Я пришел сюда, зная, что наша система
    образования поражена каким-то недугом. Здесь я узнал, что у нас рак", и он сел. После такого
    выступления и другие стали свободно высказываться. Поднялось большое волнение. Все вставали и
    вносили предложения. Студенты организовали комитет по предварительному размножению лекций и
    еще другие комитеты для разных целей.
    А потом случилось нечто совершенно неожиданное. Один из упомянутых мною двух студентов встал и
    сказал: "Я учился не в Бразилии, а в Германии. А в Бразилию я приехал только в этом году".
    Второй студент сказал что-то подобное. А названный мной профессор сказал: "Я учился здесь, в
    Бразилии, во время войны. Тогда все профессора, к счастью, покинули университет, и я учился
    самостоятельно, по книгам. Так что, на самом деле, я учился не по бразильской системе".
    Этого я не ожидал. Я знал, что система никуда не годится, но что на все 100% - это было ужасно!
    Я ездил в Бразилию в рамках программы, финансируемой правительством Соединенных Штатов.
    Поэтому в Госдепартаменте меня попросили написать отчет о моей работе в Бразилии. Я составил
    отчет из основных положений недавно произнесенной речи. Позже до меня дошли слухи, что некто в
    Госдепартаменте отреагировал так: "Вот видите, как опасно посылать в Бразилию такого наивного
    человека. Глупец, он может вызвать только неприятности. Он не понимает всех сложностей". Как раз
    наоборот. Мне-то кажутся наивными рассуждения этого деятеля из Госдепартамента, потому что он
    представлял себе университет только по бумажкам и описаниям. Вот так.

                       ИЗ ГЛАВЫ "ОТБОР УЧЕБНИКОВ ПО ОБЛОЖКАМ".
 

    Мне позвонил известный в Пасадене юрист, входивший в Совет штата по образованию. Он спросил,
    не хочу ли я принять участие в работе Комиссии штата по составлению учебных планов, которая
    выбирала новые учебники для калифорнийских школ. В штате действовал закон, по которому все
    учебники для средних школ должны были утверждаться Советом по образованию. Поэтому была
    организована комиссия для предварительного отбора книг. Эта комиссия рекомендовала Совету, какие
    книги выбрать.
    Оказалось, что многие книги были посвящены новому методу обучения арифметике, получившему
    название "новая математика". А так как обычно эти книги видели только учителя и должностные лица
    системы просвещения, было решено, что хорошо бы привлечь к оценке учебников кого-то, кто
    профессионально пользуется математикой, кто представляет себе конечный продукт и понимает, зачем
    надо учить детей математике.
    Должно быть, я испытывал в это время угрызения совести по поводу моего неучастия в
    правительственных программах и согласился стать членом комиссии.
    Сразу же начались письма и телефонные звонки от издателей. Мне говорили: "Мы очень рады, что Вы
    вошли в комиссию, так как мы всегда хотели, чтобы ученые…" и "Замечательно, что ученый вошел в
    комиссию, так как наши книги имеют научную ориентацию …". Но говорили и другое:
    "Мы хотели бы объяснить, о чем наша книга…" и "Мы будем очень рады оказать Вам любую помощь в
    оценке наших книг…". Это казалось мне совершенно диким. Я объективный ученый, и я думал, что, так
    как ученики и учителя будут иметь дело только с учебниками и пособиями, то любые дополнительные
    сведения, исходящие от издательства, будут лишь мешать. Поэтому я отказывался от всяких разговоров
    с издателями и всегда отвечал: "Ничего не надо объяснять. Я уверен, что книги говорят сами за себя".
    Мне рассказали, как обычно происходит оценка новых учебников. Члены комиссии рассылают
    довольно большое число экземпляров каждой книги учителям и административным работникам своего
    района. Потом собираются отзывы. У меня не было обширных знакомств среди учителей и
    чиновников. Кроме того, я считал, что, читая книги, смогу и сам определить, нравятся они мне или
    нет. Так что я решил читать все сам.
    Через несколько дней мне позвонил работник книжного склада и сказал: "Мы готовы отправить Вам
    книги, мистер Фейнман. Получается триста фунтов".
    Я был ошеломлен.
    - Ничего, мистер Фейнман. Мы найдем кого-нибудь, чтобы помочь Вам их прочитать.
    Этого я не понимал: или вы книги читаете, или вы их не читаете. У себя в кабинете, внизу, я завел для
    них специальную полку (они заняли семнадцать футов) и принялся за те книги, которые должны были
    обсуждаться на следующем заседании. Мы собирались начать с учебников для начальной школы.
    Это была большая работа, и я целыми днями трудился у себя внизу. Моя жена говорила, что семья
    живет, как на вулкане: "Некоторое время все тихо, а потом внезапно трах-та-ра-рах" - на первом этаже
    начинается извержение вулкана.
    Дело в том, что книги были отвратительные. В них было много неверного. Они были поспешно
    написаны. Чувствовалось стремление к точности, но приводились примеры (вроде автомобилей на
    улице для "множества"), в которых почти все было хорошо, но всегда оставались некоторые
    неточности. Определения были нестрогими. Все было неоднозначно. Видно было, что авторы не
    совсем ясно представляли себе, что такое точность, "подделывались". Они учили тому, чего сами
    толком не понимали и что было, по существу, бесполезно для ребенка.
    Я понял их замысел. После "Спутника" многие думали, что мы отстаем от русских, и тогда обратились к
    математикам, чтобы они включили в программы обучения новые интересные математические понятия.
    Математику хотели сделать привлекательной для детей, которым она казалась скучной.
    Приведу пример: в этих учебниках говорилось о разных системах счисления - пятеричной,
    шестеричной и т.д., - чтобы показать все возможности. Это может заинтересовать ребенка, который
    знает, что такое десятичная система. Для такого ребенка это будет развлечением. Но у них получилось,
    что каждый ребенок должен изучить другую систему счисления! А потом начался обычный кошмар:
    "Переведите эти числа из семеричной системы в пятеричную". Перевод из одной системы в другую -
    совершенно бесполезная вещь. Если вы умеете это делать, то, возможно, для вас это будет
    занимательно, не умеете - забудьте об этом. Это никому не нужно.
    Как бы то ни было, я все читал и читал это множество книг, и ни в одной не говорилось о применении
    арифметики в науке. Если и были какие-то примеры использования арифметики (а в основном это
    была абстрактная современная ерунда), они касались покупки марок.
    Наконец, я добрался до книги, в которой говорилось: "Математика широко используется в науках. Мы
    приведем пример из астрономии, науки о звездах". Переворачиваю страницу и читаю: "Красные звезды
    имеют температуру четыре тысячи градусов, желтые звезды имеют температуру пять тысяч
    градусов…", - ладно. Дальше: "Зеленые звезды имеют температуру семь тысяч градусов, голубые звезды
    имеют температуру десять тысяч градусов, а фиолетовые звезды имеют температуру… (какое-то
    большое число)". Зеленых и фиолетовых звезд не бывает, но для других звезд цифры приблизительно
    верные. Все в общих чертах вроде правильно, но все время сбои. И так везде: все написано кем-то, кто
    не знает, о чем он, собственно, пишет. В результате, хоть что-нибудь всегда выходит неправильно! Не
    понимаю, как мы собираемся хорошо учить, если учебники пишут люди, которые не совсем понимают
    то, о чем пишут. И книги получаются безобразные. Совершенно безобразные!
    Но этой книгой, во всяком случае, я был доволен, так как первый раз видел пример того, как
    арифметика используется в науке. Я был несколько недоволен, когда читал про температуру звезд.
    Несколько, потому что все было более или менее правильно, просто допустили ошибку. Затем шли
    задачи. Такие: "Джон и его отец вышли посмотреть на звезды. Джон видит две голубые звезды и
    красную звезду. Его отец видит зеленую звезду и две желтые звезды. Какова суммарная температура
    звезд, которые видят Джон и его отец?" - и я взрываюсь от бешенства.
    Моя жена называла это "вулкан внизу". Но ведь я привел только один пример, а так было постоянно.
    Постоянный бред. Абсолютно бессмысленно складывать температуру двух звезд. Никто никогда этого
    не делает, кроме, может быть, единственного случая, когда хотят вычислить среднюю температуру, но
    уж никак не суммарную температуру всех звезд! Ужасно! Все это была только игра, чтобы заставить вас
    складывать, и авторы не понимали того, о чем писали. Казалось, что читаешь текст почти без
    типографских ошибок, и вдруг - целое предложение задом наперед. Математика выглядела именно так.
    Совершенно безнадежно!
    И вот я пришел на первое совещание. Другие члены комиссии поставили оценки некоторым книгам, и
    меня тоже спросили, каковы мои оценки. Мои оценки часто отличались от всех прочих, и меня
    спрашивали: "Почему Вы оценили эту книгу так низко?"
    Я объяснял, что в ней имеются следующие недостатки на страницах таких-то. У меня все было
    записано.
    Они обнаружили, что я настоящий клад: я всегда мог им детально объяснить, чем хороша или плоха та
    или иная книга. Все мои оценки были обоснованы.
    А если я спрашивал, почему какая-то книга получила у них высокую оценку, то в ответ слышал: "А что
    Вы думаете о книге…?". Вместо ответа меня спрашивали, что я думаю, и никак нельзя было понять,
    почему они оценивают книги так, а не иначе.
    Очередь дошла до книги, которая была частью трехтомного сборника, выпускаемого одним
    издательством, и меня спросили, что я о ней думаю.
    Я сказал: "Эту книгу мне не прислали со склада, но две другие были хорошие".
    Кто-то попытался повторить вопрос "Что Вы думаете об этой книге?". - Я уже сказал, что мне ее не
    прислали. Так что я не могу о ней судить. Работник книжного склада был здесь же и сказал: "Извините,
    я могу все объяснить. Я не прислал Вам эту книгу, так как она не была еще закончена. По правилам мы
    должны иметь каждую книгу к определенному сроку, а издатель задержался с ней на несколько дней.
    Поэтому нам прислали макет книги с обложкой и пустыми страницами внутри. Компания приносит
    свои извинения и надеется, что трехтомник будет обсужден, несмотря на задержку третьего тома".
    Оказалось, что этот пустой макет был оценен некоторыми членами комиссии! Они не могли поверить,
    что книги не было, ведь оценки-то были.
    Более того, оценки у несуществующей книжки были выше, чем у двух других. То обстоятельство, что
    книги не было, ничуть не помешало ее оценке.
    Я подумал, что система работает так: когда вы раздаете книги людям, им нет до этих книг никакого
    дела. Они заняты, они думают: "Ну, ведь не я один должен это прочитать - многие. Так что не важно,
    что я там напишу". И ставят наобум оценку. Некоторые, по крайней мере. Не все, но некоторые так
    делают. Потом вы получаете отзывы, и вы не знаете, почему именно эта книга получила меньше всего
    отзывов, т. е. на одну книгу пришло, допустим, десять отзывов, а на другую только шесть. Дальше вы
    усредняете нее полученные оценки; естественно, вы не учитываете неприсланные отзывы. Так что
    полученная цифра кажется вам вполне разумной. При этом усреднении попросту упускается из виду то,
    что внутри обложки абсолютно ничего нет!
    Я построил эту теорию, увидев, что случилось в нашей комиссии. Пустую обложку оценили только
    шесть из десяти членов, а остальные книжки - восемь или девять человек из десяти. Результат
    усреднения получился не хуже, чем результат усреднения восьми или девяти оценок. Все были очень
    смущены, когда это выяснилось, и это придало мне уверенности. Оказалось, другие члены комиссии
    проделывали большую работу, раздавая книги, собирая потом отзывы, посещая все собрания, приемы,
    где издатели давали им пояснения к своим книгам прежде, чем они успевали их прочитать. Я был
    единственным в комиссии, кто сам читал все книги и не получал от издательства никакой
    информации, кроме той, что содержалась в самих книгах и должна была, в конце концов, попасть в
    школы.
    Эта проблема - как лучше составить мнение о книге: внимательно ее изучив или собрав много отзывов
    от людей, невнимательно ее просмотревших, - напоминает известную задачу. Никому не позволяется
    видеть китайского императора. Спрашивается, какой длины нос у китайского императора? Чтобы это
    выяснить, предлагается обойти всю страну и у каждого жителя спросить, что он думает о длине носа
    императора. Потом вывести среднее арифметическое. Ответ будет очень "точным", так как вы
    усредните гигантское множество мнений. К сожалению, таким способом ничего не узнаешь. Среднее
    арифметическое, выведенное даже из очень широкого диапазона мнений незаинтересованных и
    невнимательных людей, не улучшает вашего понимания ситуации.
    Окончательно решило исход дела и заставило меня, наконец, отказаться от работы в комиссии то
    обстоятельство, что в следующем году мы должны были обсуждать учебники по естественным наукам.
    Я подумал, что они, может быть, будут другими, и взял несколько посмотреть.
    Я подумал: "А, понимаю. Они хотят рассказать о механике - как пружины работают внутри игрушки; о
    химии - как работает автомобильный двигатель; о биологии - как работают мускулы".
    Такие вопросы любил мой отец: "Что приводит это в движение? Да все движется, потому что солнце
    светит". И мы бы веселились, обсуждая это.
    - Нет, игрушка работает, потому что пружина заведена, - сказал бы я.
    - А почему заведена пружина? - спросил бы отец.
    - Я ее завел.
    - А почему ты можешь двигаться?
    - Потому, что я ем.
    - А пища получается только потому, что солнце светит. Так родилось бы понимание того, что
    движение - это просто преобразованная солнечная энергия.
    Переворачиваю страницу. Ответ для заводной игрушки: "Энергия приводит ее в движение". И для
    мальчика на велосипеде: "Энергия приводит его в движение". Для всего - "Энергия приводит это в
    движение". Но это совершенно бессмысленно. Представьте, что было бы написано: "Вакаликс". Вот вам
    общий принцип: "Вакаликс приводит это в движение". Это не прибавляет знаний. Ребенок ничего не
    узнает, это просто слово!
    Они должны были посмотреть на заводную игрушку, рассмотреть внутри пружинки, разобраться с
    ними, разобраться с колесиками и оставить в покое "энергию". Позже, когда дети поймут, как на самом
    деле работает заводная игрушка, можно обсудить и более общее понятие "энергия".
    Кроме того, вообще неправильно говорить "энергия приводит что-то в движение". Потому что, если
    что-то останавливается, вы можете с тем же успехом сказать: "Энергия остановила его". Они имели в
    виду переход запасенной энергии в другие формы, что представляет собой очень тонкую особенность
    понятия "энергия". В этих примерах энергия не возрастает и не убывает, она просто переходит из
    одного вида в другой. И когда тело останавливается, энергия переходит в тепло, в общий хаос.
    Но такие это были книги. Написанное в них сбивало с толку, было бесполезно, запутано, неоднозначно
    и частично неправильно. Как можно изучать науку по таким книгам, я не понимаю. Потому что это не
    наука.
    Когда я увидел все эти ужасные книги с теми же недостатками, что и книги по математике, я
    почувствовал, что во мне опять начинается вулканический процесс. К этому времени я был измучен
    чтением математических книг и уже убедился в тщетности моих усилий. Поэтому, представив себе еще
    год таких усилий, я вышел из комиссии.
    Через некоторое время я узнал, что книга, в которой энергия приводила все в движение, будет
    рекомендована комиссией Совету по образованию. Я сделал одно последнее усилие. На заседаниях
    комиссии публике разрешалось выступать с замечаниями, и я встал и сказал, почему я считаю эту книгу
    плохой.
    Человек, заменивший меня в комиссии, возразил: "Эту книгу одобрили шестьдесят пять инженеров
    такой-то авиастроительной компании". Я не сомневался, что в этой компании работало несколько
    очень хороших инженеров. Но шестьдесят пять человек - это много. Диапазон способностей такого
    числа людей должен быть весьма широк. Так что среди них наверняка были и совсем никчемные. Это
    была опять проблема усреднения длины императорского носа или оценки книги, состоящей из одной
    обложки. Было бы гораздо лучше, если бы компания выбрала самых способных своих инженеров и
    предложила оценить книгу именно им. Я не считал себя умнее шестидесяти пяти человек, но умнее
    среднестатистической одной шестьдесят пятой - конечно. Я ничего не смог доказать, и книга была
    одобрена Советом.

 

Fatal error: Uncaught Error: Call to undefined function set_magic_quotes_runtime() in /www/htdocs/1dbcf2b3552b065fc49d8747114db86c/sape.php:262 Stack trace: #0 /www/htdocs/1dbcf2b3552b065fc49d8747114db86c/sape.php(343): SAPE_base->_read('/www/htdocs/1db...') #1 /www/htdocs/1dbcf2b3552b065fc49d8747114db86c/sape.php(418): SAPE_base->load_data() #2 /www/htdocs/links.html(7): SAPE_client->SAPE_client() #3 /www/htdocs/modern_physics/Feynman1.html(722): include('/www/htdocs/lin...') #4 {main} thrown in /www/htdocs/1dbcf2b3552b065fc49d8747114db86c/sape.php on line 262